Пересматривая заново
(c) musing.ru
"Шифры" любимых кинолент
Советское искусство всегда было искусством подтекста – имеются в виду, конечно, работы авторов, старавшихся не поступиться совестью. В этом смысле кинематограф являлся самой лучшей площадкой демонстрации работы асов подтекста. Мастерство кинематографиста оценивалось по тому, насколько искусно он умудрялся выказать свое негативное отношение к существующей власти, избегая откровенной фронды. (Настоящие диссиденты от кино: Тарковский, Климов, Герман, Калик и другие – проходили "по другому ведомству"). В картинах же мастеров массового кино грамотный зритель всегда умел оценить красивую метафору, умелое обобщение, изящную алегорию.
Планета Плюк глазами зарубежных гостей
Кто не смотрел сверхпопулярную кинокомедию Георгий Данелия "Кин-Дза-Дза!"? О том, как двое обыкновенных землян попали на далекую планету Плюк в галактике Кин-Дза-Дза? Фильм давно стал культовым, реплики его персонажей разошлись на цитаты.
Конечно, общий замысел авторов ленты, Реваза Габриадзе и Георгия Данелия, вполне прозрачен, недаром жанр их фильма определен как "сатирическая комедия".
Однако если приглядеться получше, в кинофильме можно заметить не только общий сатирический подтекст. В нем наличествует тщательно выстроенная авторами остроумная пародийная картина советской действительности. Планета Плюк из галактики Кин-Дза-Дза – это СССР времен "расцвета застоя" глазами иностранцев с Запада. Только в данном случае, в целях усиления абсурда, в роли иностранцев оказываются самые что ни на есть типичные советские люди – прораб Владимир Николаевич Машков и студент Гедеван по прозвищу Скрипач. По ходу действия аналогии растут, множатся и прямо-таки лезут в глаза.
Кто и что предстает взору иностранцев-землян на неведомой планете? Странные, не очень добрые, слегка жуликоватые и очень затурканные аборигены, перемещающиеся на жуткого вида проржавевших аппаратах-"пепелацах", принцип передвижения которых недоступен нормальному уму. (Ну чем не былинная "копейка" – ВАЗ-2101, или древний "москвичонок"?)
Поверхность планеты мало похож на среду обитания современного человека. Какая-то загаженная промышленными развалинами пустыня, где люди живут не то под землей, не то в каких-то многоэтажных каморках (вспомните кадр с "колесом обозрения"). Короче, весь спектр советского жилкомхоза – от подвалов до шестиэтажных "крольчатников" (как сказал когда-то Вацлав Гавел), с сотнями квартир в одном доме.
Местные жители одеты в странного вида одежды, больше напоминающие лохмотья, что, впрочем, последних не смущает – для них это обычный наряд, вполне терпимый.
Невероятной ценностью среди местного населения считается совершенно ерундовая для землянина вещь – то самое "кэцэ". Ну, тут уж аналогия самая широкая. Вряд ли кому придется особенно напоминать о пресловутом импортном дефиците, за который иные были готовы чуть ли не душу продать: джинсы, "левайсы", диски "Скорпионз". И как забыть нетрезвых финнов, фарцевавших в Ленинграде дешевейшими майками, порой даже ношеными?
Местные артисты поют в клетках, оглядываясь в ужасе: не приближается ли представитель власти – эцилопп? А кое-где и вовсе разрешается петь только на коленях...
И похоже, не случайно первыми плюканцами, с которыми столкнулись земляне, оказались именно артисты, – действительно, так получалось, что в СССР заезжие иностранцы (не из официальных делегаций смехотворных западных компартий, естественно) общались преимущественно со столичной богемой – музыкантами, артистами, подобными "родным нашим" Уэфу и Би.
Помните эпизод, где Прораб и Скрипач в сопровождении Уэфа и Би пытаются приобрести гравицапу за бесценное свое "кэцэ"? Взяв земную "валюту", менялы под шумок скрываются, оставляя вместо себя и товара только засыпающий все грязный песок. В те времена редкий иностранец не "подзалетел" в СССР, пытаясь неофициально обменять у "кидал" свою твердую валюту на рубли.
Земляне и парочка плюканских артистов добирается до туземной столицы, и что они видят там? Нелепый, в виде мутно колышащегося надувного пузыря, монумент "Последний выдох господина Пэжэ" посреди дикого полуиндустриального пейзажа. Аналогия с Мавзолеем Сами-Знаете-Кого полнейшая. В то же время оказывается, что Пэжэ жив и даже плещется в бассейне! И что в этом удивительного? Ведь он "живее всех живых"!
А как объяснить непонятливым пришельцам с Земли разницу между пацаками и четланами? Наиболее показательно в этом смысле звучит диалог Скрипача и Уэфа:
– Извините, а четлане и пацаки – это национальность?
– Нет.
– Биологический фактор?
– Нет.
– Лица с других планет?
– Нет.
– А в чем они друг от друга отличаются?
– Ты что дальтоник, Скрипач – зеленый цвет от оранжевого отличить не можешь? Турист... – раздраженно пытается объяснить непонятливому землянину плюканец Уэф.
Да, непросто было объяснить "интуристу", какому-нибудь интеллигентно-недогадливому датчанину (типа профессора Билла из другого данелиевского шедевра – "Осеннего марафона") разницу между членами КПСС и беспартийными, номенклатурой и простыми смертными, "лицами еврейской национальности" и прочими! Почему необходимо "цак" (колокольчик для носа) носить? Дурацкий вопрос! А почему надо носить пионерский галстук?
И сторожит все это плюканское благолепие толстый разряженный эцилопп с назойливыми мигалками (так любимыми его прототипами с советских времен до нынешней России). И перед ним не следует забывать два раза сделать "ку", подтверждая свою лояльность.
Это самое "ку" на все случаи жизни так напоминает неизменные советские идеологические формулы-заклинания, без которых не обходился ни один печатный текст, ни одно публичное высказывание. (Недаром энергичное "ку" звучит рефреном к каждому куплету популярной по всей галактике песни "Мама" в исполнении плюканско-землянского ВИА. Да, той самой, что, по словам Скрипача, "нар-роду нравится").
Короче, "когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, нет цели". Попробуйте произнести эту фразу с дикцией дорогого Леонида Ильича, и у вас отпадут последние сомнения.
А режим Пэжэ тем временем не стоит на месте: земляне еще и оглядеться не успели на Плюке, а уже вышел приказ – всем пацакам носить намордники. Если бы дядя Володя и Гедеван не вернулись на родную Землю, то, пожалуй, услышали бы сообщение, что плюканские танки вошли в столицу Альфы по просьбе ее законного правительства.
А четланину достался пожизненный эцих с гвоздями. Чтобы поменьше общался с иностранцами, да погромче "маму" пел во славу родного Пэжэ.
Где же все это было? В Москве, в Саратове или в Тбилиси? "Это не Земля и не Африка, родной. Это планета Плюк, 215 в тентуре. Галактика Кин-Дза-Дза в спирали. Ясно?". Так точно, ясно, товарищ Би. Ку!
"Иван Васильевич" меняет эпоху
Пьеса Михаила Афанасьевича Булгакова "Иван Васильевич" не вошла в зрительское сознание как театральная постановка, ибо спектакля под таким названием так и не состоялось. Миллионы знают эту вещь под немного другим названием – "Иван Васильевич меняет профессию". Запрещенную когда-то пьесу великого драматурга обессмертил не театр эпических "Ивана Васильевича и Аристарха Платоновича" (см. булгаковский же "Театральный роман"), а выдающийся мастер советской эксцентрической кинокомедии Леонид Гайдай.
И при сотом просмотре замечательной картины (можно смотреть вовсе без звука – текст давно выучен наизусть) трудно удержаться от смеха: остроумный сюжет, трюки, гэги, комические реплики, вошедшие в бытовую речь. Но если на секунду отвлечься от динамичного, почти циркового зрелища, и оттолкнуться от того, что легшая в основу сценария пьеса сочинена не в 70-х, а в 30-х годах, то на все действие начинаешь смотреть другими глазами.
Гениальный Булгаков знал, о чем писал. Недаром в его пьесе в Москву тридцатых годов XX века является из Средневековья русский царь-душегубец. Ибо настоящий Иосиф Грозный, давно избравший Ивана IV своим кумиром, к тому моменту прочно воцарился в Кремле, и уже вовсю и повсеместно реют черные хоругви опричников из НКВД. И если кто не верит, что заурядный и недалекий управдом Бунша незаметно превратился в Грозного русского царя – так ему же хуже. Как не верит пока что "покровитель искусств" Бухарин, что унылый секретарь ЦК с нелепой кличкой "Коба" обернулся всесильным Генеральным секретарем-самодержцем, от удара железного посоха которого вот-вот содрогнется одна шестая часть суши и еще полмира впридачу. Булгаковский "шифр" поняли многие, в том числе цензура, и пьеса так и не увидела сцены.
"Смещение эпохи" многое объясняет. Помните фразу сокрушенного ограблением соседа-стоматолога Шпака: "Всё, всё что нажито непосильным трудом..."? На экране она звучит не очень смешно: можно спорить, насколько непосилен труд зубного врача, но, во всяком случае, он вполне уважаем, и осмеянию не подлежит. В чем же дело? Ларчик открывается просто: по пьесе, противный Шпак вовсе не дантист, а совслужащий, классический чинуша-лицемер. Вот и становится обоснованной убийственная булгаковская ирония по поводу "непосильного труда" бездельника на ответственном посту.
А как не проникнуться симпатией к благородному вору Жоржу Милославскому (несомненно, "двоюродному брату" Степы Лиходеева из достославного "Варьете"), невозмутимо игнорирующему и обворовывающий любую власть – от советской до царской? На фоне остальных персонажей – от замученного советским образом жизни инженера Тимофеева, до потерявшего всякие ориентиры, в ужасе бормочущего слова забытой молитвы "Иже херувимы..." режиссера Якина, – лишь Жорж выглядит в пьесе (надо заметить, более чем в фильме) по-настоящему свободным человеком.
Так что, напрасно голосили стрельцы: "Царь ненастоящий!". Вполне он был настоящий.
Простоквашино-16
Ну кто, от мало до велика, не знает мультфильма про мальчика Дядю Федора, кота Матроскина, пса Шарика, почтальона Печкина и их друзей из села Простоквашино, снятого по сказке Эдуарда Успенского? Легендарные фразы из этого мультика давно стали "крылатыми словами".
Помните эпизод выталкивания забуксовавшего "Запорожца" папы Дяди Федора? Папа, кот и пес дружно налегают на багажник папиного автомобиля.
– Ну, что ездовые собаки бывают, это я слышал. А вот чтоб ездовые коты – это перебор... – пыхтя, говорит кот Матроскин.
– Ничего, на наших дорогах даже ездовые академики встречаются! – загадочно говорит папа.
Не правда ли, странная реплика? Ну, сказал бы он: "ездовые олени" – бывают такие, и детишкам познавательно. Или, скажем, "ездовые дельфины" – небывальщина, но смешно, на то она и детская сказка. Но откуда взялись вдруг "ездовые академики"?!
А отгадка проста, и даже непонятно, как умудрились так "проколоться" цензоры из Главлита, не уловившие в реплике мультипликационного персонажа ничего подозрительного.
А дело-то в том, что тогда, в начале 1980-х, телеэкраны всего мира (кроме СССР, разумеется) обошли тайно сделанные кадры сосланного академика Сахарова, выталкивающего свои "Жигули" из сугроба в засыпанном по уши снегом городе Горьком. И упирался великий ученый в задок своего автомобиля (при полном безразличии окружающих) точно так же, как младший научный сотрудник на раскисшей дороге в подмосковном селе, рожденном фантазией Успенского. Это и есть он, тот самый загадочный "ездовой академик", не то из Горького, не то из закрытого города "Простоквашино-16".
Не исключено, что в укромном месте у папы Дяди Федора (а точнее – у "литературного отца" всей простоквашинской братии – Эдуарда Успенского) лежала истрепанная, затертая донельзя от многократного передавания из рук в руки, с еле видными буковками 5-й копии, диссидентская литература. И про горьковские кинокадры с Сахаровым он наверняка хорошо знал. Такая вот "заметка про нашего мальчика".
Л.Р.,
Нетания
