Кин-дза-дза!

Я никогда не снимал комедии

Автор: Нина Коваленко

(с) Свободная Грузия, 20.09.2005

Режиссеру Георгию Данелия, создателю культовых фильмов «Сережа», «Тридцать три», «Не горюй», «Мимино», «Осенний марафон» и других 25 августа исполнилось 75 лет. В канун юбилея режиссер дал интервью корреспонденту Интерфакса Нине Коваленко.

- Георгий Николаевич, каждый ваш фильм становился событием культурной жизни страны, многие справедливо считаются сегодня классикой отечественного кино. А для вас какая из ваших работ была наиболее важной?

- Для меня самая важная и знаковая, как вы говорите, работа - всегда последняя. Вот буквально на днях вышла моя новая книга. Это вторая книга из серии «Маленькие истории, байки кинорежиссера».

Предыдущая книга - она называется «Безбилетный пассажир» - пользовалась большим успехом, ее издавали несколько раз. Хотелось бы, чтобы у новой книжки все было так же. Я назвал ее репликой персонажа Евгения Леонова из фильма «Осенний марафон» - «Тостуемый пьет до дна». Помните: «Тот, кто произносит тост, называется «тостующий»; тот, за кого произносится тост, называется «тостуемый».

Книга два дня назад поступила в продажу, и в первый же день было продано две тысячи экземпляров. Вот это для меня сейчас самое важное. А все остальные события, которые были в моей жизни, - это ведь все из прошлого, из другой жизни, это тому Данелии повезло.

- Повезло не Данелии, а российскому зрителю и читателю.

- Это ваши мысли, вы их и высказывайте сами. А я сказал, что сказал - тому Данелии, из прошлого, повезло, что он снял картины, пользующиеся успехом.

- Могу предположить, что этим картинам-комедиям - «сатирическим», «лирическим», «печальным» попадать на экран в советское время было не просто.

- Да уж, по каждой картине было много драм - претензий со стороны начальства, споров - с нашей стороны. Но я это не драматизировал, потому что я понимал - это нормально. Кто платит, тот и музыку заказывает. А я все-таки умудрялся снимать только то, что я хотел. Это первое.

И второе. Я никогда не снимал комедии. На моих фильмах написано «комедия», потому, что под комедию давали больше пленки. Поэтому мы всегда ставили в рубрике «жанр» - «комедия». А вообще-то я работал только над двумя комедиями - я снял сатирический фильм «Тридцать три» и вместе с Викторией Токаревой написал сценарий картины «Джентльмены удачи». Вот это, я считаю, были комедии. А какая, к черту, комедия «Осенний марафон»?!

- Печальная.

- Ну, да - «печальная», «лирическая» - это я все придумывал такие определения, это все изобретение мое - чтобы, как я уже сказал, пленки побольше дали.

- Можете вспомнить какие-нибудь веселые моменты из периода съемок, курьезы?

- Если вы откроете мои книжки - там их полно. Сколько раз видел в метро - едет человек с моей книжкой в руках, читает, и всю дорогу хохочет. Вот это страшно приятно, признаюсь.

Ну, если вспомнить не об очень веселых курьезах, они, как правило, начинались на этапе самой задумки нового сценария, нового фильма.

Скажем, я решил однажды снимать «Мертвые души» Гоголя. В Госкино мне сказали: «Не надо». Я спросил - «Почему»? Мне ответили - «Потому».

Я подумал и решил снимать «Козлатура» Фазиля Искандера. В Госкино мне сказали: «Не надо». Я спросил - «Почему»? Мне ответили - «Потому».

Я подумал и решил снимать «Зима тревоги нашей» Стейнбека. В Госкино мне сказали: «Не надо». Я спросил - «Почему»? Мне ответили - «Потому». Ну, и так далее, сказка про белого бычка.

Что касается готовых уже фильмов - об их судьбе можно рассказывать бесконечно. Но если коротко - «Мимино» нам не разрешали везти за рубеж на фестиваль, если мы не вырежем телефонный разговор Мимино с Тель-Авивом (с которым его соединила по ошибке американская телефонистка, поскольку совсем не знала, что на свете есть еще грузинский город Телави) - потому что отношения у СССР с Израилем в те времена были сложные.

Я сошелся с руководством Госкино на том, что для фестиваля сделаем одну копию без Тель-Авива - а все остальные тысячу с лишним копий напечатаем без подобной купюры. Когда в Москве в Центральном Доме литераторов показывали наш фильм писателям, среди которых у меня было много друзей и знакомых, я радовался, что они увидят не порезанный фильм. Но люди, отбиравшие копию для показа, показали как раз ту единственную, которую возили на фестиваль. И я от стыда не смог досидеть на собственном фильме до конца.

На «Осеннем марафоне» шла долгая борьба по поводу финала. Мудрое начальство требовало, чтобы главный герой Бузыкин (актер Олег Басилашвили) в финале вернулся к жене.

Между прочим, Александр Володин, которого я считал и считаю лучшим советским драматургом, писал свою пьесу, положенную в основу сценария «Осеннего марафона», о себе. Он сам говорил об этом. Я же снимал этот фильм, практически, о себе - у меня тогда была в семье схожая ситуация. Так что резать по живому личному особенно не хотелось. И я сумел настоять на своем финале. Опять, можно сказать, повезло.

Но ни на одном моем фильме не было столько препятствий, неурядиц, недоразумений и катастроф, как на «Кин-дза-дза» - сатирической комедии, действие которой происходит на планете Плюк в галактике Кин-дза-дза - как бы пародии на нашу Землю в недалеком будущем. Главная декорация - ракета «Пепелац» оказалась не в Небит-Даге, в Туркмении, куда мы ее отправили, а во Владивостоке. Декорацию «Корабль в песках» разнесло ураганом. Подземный «пепелац» кто-то сжег. Ракета, которую нам сделали в КБ авиационного завода, при запуске взорвалась.

Но, пожалуй, самый главный удар нам нанесло опять-таки начальство. Одна из сцен в сценарии была написана специально для немецкого журналиста и актера Норберта Кухинке. Того самого, что блистательно дебютировал на экране в роли профессора Хансена в «Осеннем марафоне», который, кстати, был удостоен в СССР Государственной премии. Но к моменту съемок «Кин-дза-дза» Норберт жил уже не в ГДР, а в ФРГ, и нам сказали: «Нельзя». Сказали в канун последнего съемочного дня на «Мосфильме», оставленного специально для съемки сцены с Норбертом.

Представляете - завтра съемка, через день мы улетаем в Туркмению в Небит-Даг. Кого снимать? Звоню Бондарчуку - его нет. Звоню Смоктуновскому - его тоже нет. Нацепили на меня парик, и я снялся в этой сцене сам. В перерывах между съемками ложился на скамейку: нестерпимо болело сердце. Думаю, что от стыда. Особенно потому, что пришлось наврать Норберту, что его сцену из сценария вырезали.

- Георгий Николаевич, а какой-то новый фильм у вас в планах есть? Книги это, конечно, замечательно, но...

- Да, конечно. Я сейчас нахожусь в подготовительном периоде к новому фильму: начата работа над огромным анимационным фильмом, очень большого масштаба, это будет очень дорогой (да, в финансовом отношении) фильм. Он снимается как раз по мотивам «Кин-дза-дза».

В этой анимации примут участие многие из тех, кто делал игровую картину того же названия. Над сценарием я работаю вместе с Александром Адабашьяном. Композитор у нас - опять Гия Канчели. Большая часть музыки из игрового фильма будет звучать в анимации. Но Гия с композитором Игорем Назаруком пишут и новые номера. Гия живет сейчас в Бельгии.

Время от времени он звонит оттуда и говорит: «Послушай». И играет на рояле новый, только что написанный кусок. Я делаю замечания, объясняю, что «кусочек, который идет после «та-та-та», надо убрать (пытаюсь напеть) и прямо перейти на «ти-ти-ти»... «В каком такте?» - спрашивает Канчели. «Да не знаю я, в каком такте, - просто сразу после «та-та-та», а «ля-ля-ля» надо выкинуть». Выведенный из себя Гия рычит: «Что значит «ля-ля-ля», «ти-ти-ти»? Тебе уже сто лет! Можешь ты выучить ноты, наконец? Вот так и живем.

- И все-таки, Георгий Николаевич, почему вы решили обратиться к анимации?

- Да я всю жизнь мечтал снять анимацию. У меня были и заготовки какие-то, рисунки. Я ведь окончил Архитектурный институт, так что в какой-то степени я художник. Видимо, это сказывается.

- Хорошо, что вы мне напомнили. Я обязательно хотела вас спросить, почему вы пошли после школы в Архитектурный институт, а не сразу в кино или театральный? Ну, ладно, ваш отец - инженер, главный инженер Метростроя. Но мама-то - режиссер, всю жизнь проработала на «Мосфильме».

- Вот как раз не мама, а папа сказал, когда я окончил школу, что надо отдать меня во ВГИК (Институт кинематографии). Мама спросила: «Почему во ВГИК»? И главный инженер Метростроя ответил: «А куда его, дурака, еще девать? Там хоть блат есть».

Блат действительно был. Родной сестрой моей мамы была великая актриса Верико Анджапаридзе. А муж ее - Михаил Чиаурели - великий всесоюзный режиссер: он тогда снимал все фильмы о Сталине, и слово его в советском кино означало все.

Но я во ВГИК не пошел. Мой друг Женя Матвеев собирался поступать в Архитектурный, и я увязался вместе с ним. Уже окончив Архитектурный, и даже почти год где-то проработав, я поступил на Высшие режиссерские курсы при «Мосфильме», где моими учителями были Ромм, Юткевич, Трауберг, Райзман, Калатозов. Так я и стал режиссером.

- Насколько я знаю, в вашей семье Данелия-Анджапаридзе-Чиаурели, как, впрочем, в любой грузинской семье, родственные связи очень крепкие. Вам запомнились какие-то рассказы вашего дяди Михаила Чиаурели о Сталине? Он ведь часто встречался с «великим вождем»?

- Насколько помню, в семье этой темы, как правило, касались редко. Все же я запомнил из рассказов дяди, что Сталин играет на гитаре и поет городские романсы, что спит он на диване, и на стул ставит настольную лампу, что суп из супницы разливает гостям сам, половником. Дядю нередко приглашали на дачу к Сталину на ужин. А ужинал Сталин ночью, и дядя Миша возвращался под утро. И часто вместо того, чтобы ехать в гостиницу, заезжал к нам, чтобы поделиться впечатлениями.

Но дело в том, что к моменту моего студенчества для дяди Миши Чиаурели наступила тяжелая пора. Как наступает она для любого, долгое время стоявшего слишком близко к монарху.

Однажды дядя Миша вернулся от вождя в плохом настроении. В то время началась травля Дмитрия Шостаковича. Чиаурели решил заступиться за композитора и сказал вождю, что пресса несправедлива к Шостаковичу, он - великий композитор. Сталин так посмотрел на него, что ему стало, как он сам сказал, «просто жутко». И не только, видимо, от взгляда. Ледяным голосом Сталин отчеканил: «Музыка Шостаковича народу непонятна, товарищ Чиаурели».

А окончательное охлаждение вождя к творцу его «великой биографии» на экране связано с Михаилом Геловани - исполнителем роли Сталина. Геловани, игравший Сталина во всех фильмах о нем, живьем своего героя никогда не видел и упрашивал Чиаурели познакомить его с вождем. Уж не знаю, почему дядя Миша Чиаурели долго тянул с этим, да еще повадился разыгрывать Геловани.

Происходило это так. Бедному Геловани кто-то звонил и говорил, что Сталин хочет пообщаться с ним. Инкогнито. От Геловани требовалось заказать ужин в отдельном кабинете модного тогда ресторана «Арагви», скажем. Дядя Миша Геловани все ревностно исполнял. А на ужин являлся дядя Миша Чиаурели с компанией. И так много раз. Геловани, наконец, все понял, и заявил Чиаурели: «Если хочешь, чтоб я тебя угостил, так и скажи, больше со мной этот номер не пройдет».

Но однажды, когда Чиаурели вместе со Сталиным ехал к последнему на дачу, он, видимо, испытывая угрызения совести по отношению к своему актеру, сказал Сталину, что, мол, Геловани мечтает увидеть живого вождя, он уверен, что это поможет ему еще точнее доносить до народа великий образ, ну и так далее. Сталин взял трубку телефона и распорядился, чтобы актера сейчас же пригласили на ужин.

Дядя Миша Геловани в это время валялся дома на диване, небритый в мосфильмовском костюме Сталина, только помятом. Он всегда использовал сшитые для него и уже использованные в том или ином фильме костюмы Сталина дома, в качестве пижамы. Когда раздался звонок с приглашением на ужин и распоряжением быть готовым через десять минут, Геловани добродушно сказал: «Давайте, заезжайте. Жду». Прибывший за ним полковник, оглядев мятую «пижаму» и небритую физиономию, только спросил: «Вы что, так поедете? - «Так», ответил Геловани. И только уже в машине, которая оказалась черным лимузином паккардом, с телефоном внутри, - Геловани понял, что это не розыгрыш. Попросил разрешения вернуться и переодеться. Ему сказали: «Поздно».

Сталин, как рассказывал Чиаурели, а с ним за столом сидели все члены политбюро, только раз зыркнул на Геловани - небритого, мятого, и совершенно на него непохожего, и потом весь вечер его не замечал. Но с этого вечера Геловани перестали снимать. Не только в роли Сталина, но и вообще. Он стал безработным и очень нуждался.

Что касается Чиаурели, ему тоже не давали несколько лет вообще ничего снимать, а в качестве повода выбрали фильм «Незабываемый девятнадцатый», который дружно разгромила пресса.

Самое, может быть, интересное во всей этой истории, это то, что после смерти Сталина Михаила Чиаурели «за пропаганду культа личности Сталина» выслали в Свердловск снимать хроникальный фильм о выплавке чугуна.

- Георгий Николаевич, как вы оцениваете сегодняшнее состояние российского кино? В частности, ваше мнение о последних фильмах Алексея Учителя и дебютной картине Андрея Звягинцева «Возвращение», с которыми многие связывают возрождение отечественного кино.

- Отношусь положительно. Больше ничего не могу сказать, поскольку я этих фильмов не видел. Но то, что эти фильмы нравятся публике и критике, - это хорошо.

- А общий уровень российской культуры в целом - театра, литературы - каков, на ваш взгляд?

- Вы знаете, совсем недавно мы были «самой читающей страной», - мне это было очень приятно. Мы были не так давно самой спорящей страной, когда мыслящие люди, интеллигенция, собирались на кухне, спорили, дискутировали обо всем, в том числе и о литературе, это было тоже приятно и интересно. Сейчас, когда людям или некогда, или они отвлечены телевидением, пропал интерес к литературе. И это очень печально.

Сейчас вряд ли какой-либо мало-мальски интеллигентный человек назовет трех известных ему современных авторов. Хорошо, если назовет одного. Я даже скажу, что из ста так называемых интеллигентных людей, 80 не назовут ни одного.

- А кого из современных писателей может назвать интеллигентный человек Георгий Данелия, из тех, кто ему нравится?

- Пытаюсь я их читать. Но это все не мое. Я могу назвать Довлатова. Вот этого писателя я боготворю. Скажете - это не совсем современный. Но для меня он современный, он открылся-то для меня сравнительно недавно. Раньше я не мог его читать, к сожалению. Если бы он жил здесь, я бы обязательно снял вместе с ним фильм по его произведениям. Мы с ним мыслим одинаково. Только он талантливее намного...

- И последний вопрос: как вы воспринимаете... юбилей?

- В кошмаре. Мне бы или дожить до 74-х, или чтоб мне было уже 76 - чтобы этот момент юбилейной суеты - поздравлений, интервью, и так далее, был вычеркнут из моей жизни.